[581]
Μ. И. СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ
«Круг Земной»
как литературный памятник
Долгое время «Круг Земной»[1] принимался за рассказ о прошлом, заслуживающий полного доверия, т. е. за историю. С развитием исторической науки возрастал скептицизм по отношению к «Кругу Земному» как истории, и все более частыми становились высказывания, которые сводятся к тому, что «Круг Земной» — это, в сущности, не история, а исторический роман, т. е. художественная литература. А что же такое «Круг Земной» на самом деле? Необходимо прежде всего учесть [582] следующее. В сознании средневекового исландца не было деления на рассказ о прошлом, отвечающий требованиям, которые предъявляются к истории как науке, и рассказ о прошлом, отвечающий требованиям, которые предъявляются к художественной литературе. Рассказ о прошлом был, поэтому, так сказать, «праисторией». Пытаться ответить на вопрос, что такое «Круг Земной», в терминах таких понятий как «история» и «исторический роман», например — толковать его как нечто среднее между ними, или нечто, совмещающее в себе то и другое,— это значит приписывать средневековому исландцу то, что было совершенно чуждо его сознанию. Праистория — это нечто резко отличное как от истории, так и от исторического романа, а в известном смысле даже противоположное им.
Праистория отличается от истории прежде всего тем, что задача, которую она себе ставила, была несравненно больше той, которую может ставить себе история.
Праистория претендовала на то, что она правда, а не вымысел, но вместе с тем стремилась к тому, чтобы воссоздать прошлое как живую и полнокровную действительность. Так, хотя автор «Круга Земного» несомненно осознавал свой рассказ о прошлом как вполне правдивый, он изображал события прошлого как действия и слова конкретных людей, т. е. как живую действительность, которую можно наблюдать совершенно так же, как человек может наблюдать то, что находится перед его глазами и в пределах его слуха. Иллюзии присутствия при событиях, которые описываются в «Круге Земном», способствует еще и то, что, поскольку события не комментируются, читателю приходится самому догадываться, что скрывается за теми или иными действиями или словами, подобно тому, как это обычно приходится делать непосредственному наблюдателю событий.
Между тем, хотя история тоже претендует на то, что она правда, а не вымысел, она может претендовать на это только ценой отказа от какой-либо попытки воссоздать прошлое как живую действительность, как слова и действия отдельных людей, только ценой сведения прошлого к перечислению фактов общегосударственного значения, средних цифр, действий социальных сил и тенденций, политических и экономических факторов и т. п., т. е. ценой сведения прошлого к абстракциям, которые нельзя наблюдать как живую действительность и которые, в той мере, в какой они обычно обусловлены субъективной концепцией автора-историка, образуют как бы дымовую завесу, застилающую конкретную действительность.
Но такая же ограниченность, только с обратным знаком, характерна и для исторического романа. Правда, исторический роман может [583] воссоздавать прошлое как полнокровную действительность, и в этом его отличие от истории, но он может воссоздавать прошлое так только ценой отказа от того, чтобы быть правдой, а не вымыслом. Автор исторического романа не может не сознавать, что в его романе исторические факты, а что — его собственный вымысел. Вымысел в историческом романе — это, в сущности, в большей степени «литература», чем вымысел в романе из современной жизни: исторический роман подразумевает более четкое разделение на факты, послужившие материалом для повествования, и вымысел автора, и тем самым большую выделенность вымысла в сознании автора. Не случайно исторический роман возник как жанр гораздо позднее, чем роман из современной жизни. Он явно более поздняя стадия развития вымысла в литературе.
Между тем в праистории то, что с точки зрения современного человека представляется художественным вымыслом, было вымыслом неосознанным и поэтому отнюдь не препятствовало осознанию повествования, в котором такой вымысел был представлен, как правды. Но что касается «Круга Земного», то в нем неосознанный вымысел был еще и результатом того, что его автор унаследовал свой метод рассказывания о прошлом от устной традиции: поскольку в устной традиции не могло быть фиксированного текста, рассказчик более или менее точно воспроизводил только общее содержание, форму же он должен был импровизировать, т. е. создавать заново при каждом исполнении. Такая заново создаваемая форма не могла, естественно, осознаваться как вымысел: она была неизбежным элементом всякого добросовестного, т. е. правдивого рассказа о прошлом. Автор «Круга Земного» действительно унаследовал такую технику рассказа, его повествование — это творческий пересказ, в котором сочинение неотделимо от исполнения, что особенно очевидно, если сравнивать те места «Круга Земного», письменный источник которых известен, с самим источником[2]. Такое сравнение показало, что автор «Круга Земного» пересказывал свой письменный источник отнюдь не дословно. Пересказывая тот или иной эпизод, он присочинял конкретный фон, уточнял время и место действия, даже погодные условия, диалогам придавал большую содержательность и драматичность, присочинял монологи, углубляющие историческую перспективу или характеризующие персонажей (такие монологи — черта, вообще характерная для «Круга Земного»), вводил бытовые детали и т. д.
То, что многое в праистории — художественный вымысел, стало заметным только с развитием исторической науки. Вместе с тем, неверным было бы утверждение, что история в принципе объективнее праистории. В исследованиях «Круга Земного» немало места занимали попытки определить политическую концепцию его автора. Характерно, однако, что единства взглядов в этом вопросе как правило не удавалось достигнуть. Оказывалось, что в «Круге Земном» можно обнаружить выражения не только разных, но и противоположных политических концепций. В одной [584] из последних работ, посвященных этому вопросу, утверждается даже, что автор «Круга Земного» сознательно и последовательно проводил две противоположные политические концепции (роялистскую и антироялистскую) с целью «медиации» между ними. Гораздо более вероятно, однако, что идеологические противоречия, в которых повинен автор «Круга Земного», объясняются просто его наивностью как праисторика. Автор «Круга Земного» не умел замалчивать факты, противоречащие его взглядам, или соответствующим образом манипулировать ими. В этом отношении особенно характерно его отношение к христианству. В «Круге Земном» есть немало прямых высказываний автора, где прославляется христианство и осуждается язычество, и нет никаких оснований сомневаться в том, что в этих высказываниях выражаются взгляды автора. Однако то, что рассказывается в «Круге Земном» о христианизации Норвегии и христианстве как государственной идеологии (а рассказ этот занимает очень большое место), современному читателю могло бы показаться написанным с целью вызвать отвращение к христианству и к государственной идеологии вообще. На самом деле это, конечно, просто наивная объективность праисторика. Впрочем, объективность в рассказе «Круга Земного» о государственной идеологии и методах ее насаждения вероятно связана и с тем, что автор «Круга Земного» был исландцем, т. е. жителем страны, где в то время не было государственной власти.
В последних сагах «Круга Земного» в ряде мест в трезвое и реалистическое повествование вклиниваются рассказы о чудесах, посмертно совершенных Олавом Святым. Эти рассказы подчас настолько нелепы с точки зрения современного человека, что их можно было бы принять за пародию на церковную пропаганду. Но в действительности они, конечно, тоже проявление объективности автора «Круга Земного». Рассказы о чудесах Святого Олава, усиленно распространявшиеся церковью как пропаганда, пересказываются в «Круге Земном» так добросовестно, что даже сохраняется стиль, характерный для такого рода литературы, в частности — манерные повторения того же самого другими словами.
Объективность автора «Круга Земного» несомненно связана еще и с той особенностью психологии праисторика, которая людям нашего времени должна представляться наиболее парадоксальной: хотя, как было показано выше, «Круг Земной» подразумевает гораздо больший творческий вклад, чем тот, который возможен в истории как науке, невозможно обнаружить никаких признаков того, что автор «Круга Земного» осознавал этот вклад. Свое произведение он начинает словами: «В этой книге я велел записать древние рассказы о правителях, которые были в северных странах и говорили на датском языке, как я их слышал от мудрых людей». Эти слова надо, несомненно, понимать буквально, т. е. так, что автор не осознавал того, что он вложил в «слышанные им рассказы». Этим объясняется, конечно, и то, что ни в одной из сохранившихся рукописей «Круга Земного» не говорится, кто был его автором. Характерно также начало одной из рукописей «Круга Земного»: «Здесь начинается книга о королях, написанная со слов священника Ари Мудрого». Но очевидно, что Ари (он умер в 1148 г.) не мог быть автором «Круга [585] Земного». Ставшее в новое время общепринятым мнение, что автором «Круга Земного» был Снорри Стурлусон, основано только на словах Лауренца Ханссёна, норвежца, который в 1548—1551 гг. перевел «Круг Земной» на датский язык, и Педера Клауссёна, другого норвежца, переведшего «Круг Земной» на датский язык в 1599 г. Но неизвестно, на чем основано утверждение Ханссёна и Клауссёна, и, следовательно, неизвестно, обосновано ли оно вообще.
Между тем Снорри Стурлусон был одним из наиболее известных людей своей эпохи. О нем много раз упоминается в одной из саг, входящих в состав «Саги о Стурлунгах», большого собрания саг о событиях XII—XIII веков в Исландии, а именно в «Саге об исландцах» (ее не следует смешивать с так называемыми «сагами об исландцах», или «родовыми сагами»), написанной по свежим следам событий Стурлой Тордарсоном (1214—1284), племянником Снорри, и охватывающей период с 1183 по 1244 г., т. е. как раз то время, когда жил Снорри (1179— 1241). В другом произведении Стурлы —«Саге о короле Хаконе» — Снорри тоже упоминается не раз. Вкратце факты его жизни таковы.
Снорри был один из Стурлунгов, знатного рода, игравшего очень большую роль в Исландии первой половины XIII века (отсюда и название «эпоха Стурлунгов»). Он родился в 1179 г. на хуторе Хвамм. Его отцом был Стурла из Хвамма (от него пошло название рода Стурлунгов). Снорри воспитывался на хуторе Одди, у Йона Лофтссона, знатного исландца, который предложил отцу Снорри взять Снорри себе на воспитание. Со стороны матери Йон был внуком норвежского короля Магнуса Голоногого, а со стороны отца — внуком исландского ученого Сэмунда Мудрого и сам славился ученостью. В 1199 г. Снорри женился на богатой невесте и в 1202 г. переехал в Борг, ее хутор. В 1206 г. он переехал на хутор Рейкьяхольт, где и жил с тех пор, а жена его осталась в Борге. В 1224 г. Снорри, как говорится в «Саге о Стурлунгах», «вступил в союз на половинных началах» с очень богатой вдовой, и у него «стало тогда много больше богатства, чем у кого-либо другого в Исландии». Сообщается также, что Снорри «был непостоянен, и у него были дети и от других женщин». Многочисленные распри, в которых Снорри участвовал, были для него путем к власти и богатству. Но в противоположность тому, что обычно рассказывается в сагах о людях его положения, Снорри никогда не участвовал в сражениях и не прибегал к оружию. Он предпочитал использовать других, оставаясь сам в стороне. Так, во время его распри с оркнейскими купцами он подослал к ним трех наемных убийц. Но вообще в его участии в распрях нет драматических моментов, и оно поэтому трудно поддается пересказу. Дважды Снорри избирался на альтинге законоговорителем (высшая выборная должность, которая, впрочем, никакой реальной власти не давала). Все же Снорри занимал очень видное положение в Исландии. Он устраивал у себя на хуторе многолюдные пиры, а в ежегодных поездках на альтинг его сопровождали сотни людей.
Дважды Снорри ездил в Норвегию. В первый раз он был там в 1218—1220 гг. От тогдашних правителей Норвегии — ярла Скули и [586] короля Хакона — Снорри получил звание скутильсвейна (стольника). Снорри ездил тогда и в Швецию. Ярл Скули собирался организовать поход в Исландию. Снорри был среди тех, кто отговаривал ярла от похода, он взялся уговорить исландцев подчиниться Норвегии. Поход не состоялся, и Снорри получил тогда звание лендрманна (обладателя земельного пожалования от короля). Вернувшись в Исландию, Снорри послал своего сына в Норвегию в качестве заложника, но обещанного не выполнил. Второй раз Снорри был в Норвегии в 1237—1239 гг. Отношения между герцогом Скули (он был теперь уже герцогом, а не ярлом) и королем Хаконом ухудшились, и власть ускользала из рук герцога. Когда Снорри собирался уезжать из-Норвегии, от короля — он был тогда на юге Норвегии — пришла грамота, запрещавшая всем исландцам выезд в то лето. Но Снорри все-таки уехал. Как рассказывает «Сага о Стурлунгах» по словам одного исландца, при отъезде Снорри получил от герцога Скули звание ярла, но другие исландцы, которые были тогда со Снорри, отрицали это. Когда после гибели герцога Скули, пытавшегося поднять мятеж против короля, власть в Норвегии стала принадлежать только королю Хакону, Гицур Торвальдссон, главный враг Снорри в Исландии, получил от короля грамоту с требованием заставить Снорри выехать в Норвегию или убить его за то, что тот выехал из Норвегии без разрешения короля. В ночь на 23 сентября 1241 г. Гицур в сопровождении семидесяти человек приехал в Рейкьяхольт, и люди его вломились в дом. Снорри успел выскочить из него и по совету священника, который был тогда в Рейкьяхольте, спрятался в подвал. Священник этот выдал Снорри за обещание пощады. Пять людей Гицура ворвались в подвал, где спрятался Снорри, и зарубили его.
Хотя в «Саге о Стурлунгах» о Снорри сообщается масса фактов, единственное место в ней, которое можно истолковать как проливающее свет на отношение Снорри к «Кругу Земному» и вообще к сагам, гласит: «Стурла [Стурла Сигхватссон, другой племянник Снорри] бывал тогда подолгу в Рейкьяхольте и усердно давал списывать саги с тех книг, которые составил Снорри». Но при этом не поясняется, что это были за «книги» и что значит «составил». Поэтому все, что пишут о том, когда именно Снорри создал «Круг Земной» (а писали об этом много), — только догадки.
В то же время о Снорри как авторе скальдических стихов в современных ему источниках сообщается очень много. Это объясняется, конечно, тем, что скальдическое авторство, в отличие от сагового, всегда было осознанным и что поэтому скальдические стихи, в отличие от саг, всегда были фиксированными текстами. Снорри был «хорошим скальдом и искусным во всем, что он брался мастерить», — говорится в саге. Сообщается также, что он сочинял скальдические хвалебные песни о нескольких норвежских правителях. Правда, из его стихотворных произведений сохранился только «Перечень размеров», заключительная часть «Младшей Эдды» и в то же время хвалебная песнь в честь короля Хакона и ярла Скули. Снорри обычно считается автором и прозаической части «Младшей Эдды». Но в какой мере он был ее автором, в сущности, [587] неясно. Сохранились также три строки из его другой хвалебной песни о ярле Скули. Они сохранились потому, что послужили поводом для насмешек над Снорри: выражение «жестокий к золоту», т. е. щедрый, которое Снорри употребил о ярле в этих строчках, могло быть понято и так, что у ярла «жесткая морда», и враги Снорри язвительно шутили насчет того, что ему пришлось «целовать ярла в его жесткую морду», и поносили его как скальда. Знаменитым как автор Снорри стал только в новое время!
Из того, что автор «Круга Земного» говорит о своих источниках, очевидно, что он не отличал источника от его пересказа, своего или чужого, а также — пересказа устного источника от пересказа письменного источника. Он начинает свой «Пролог» с того, что он «велел записать» в своей книге то, что он «слышал от мудрых людей», и «чему его учили». Но из того, что он говорит дальше, очевидно, что его источником были и письменные произведения. Не ясно, впрочем, как надо понимать выражение «велел записать» (сравни также аналогичное выражение на с. 147). Значит ли оно, что автор диктовал свое произведение, или оно значит, что он только давал указания, откуда списывать? В первом случае он мог диктовать по памяти, прочтя отрывок памятника или даже прочтя его целиком, но мог и диктовать то, что он слышал от кого-то. Вместе с тем, как списывание, так и письмо под диктовку могли оставлять известную свободу для творчества.
Стихи скальдов — единственный из источников «Круга Земного», отчетливо противостоящий авторскому пересказу, они даже в устной традиции сохранялись как фиксированные тексты. Автор «Круга Земного» говорит о стихах скальдов как источнике следующее: «У конунга Харальда были скальды, и люди еще помнят их песни, а также песни о всех конунгах, которые потом правили Норвегией. То, что говорится в этих песнях, исполнявшихся перед самими правителями или их сыновьями, мы признаем за вполне достоверные свидетельства. Мы признаем за правду все, что говорится в этих песнях об их походах или битвах. Ибо, хотя у скальдов в обычае всего больше хвалить того правителя, перед лицом которого они находятся, ни один скальд не решился бы приписать ему такие деяния, о которых все, кто слушает, да и сам правитель, знают, что это явная ложь и небылицы. Это было бы насмешкой, а не хвалой». Исследования историков полностью подтвердили оценку скальдических хвалебных песней как наиболее надежного источника, и даже делались попытки написать древнейшую историю Норвегии, основываясь исключительно на скальдических стихах. Дело в том, что стихи скальдов, крайне своеобразные по форме, не менее своеобразны по отношению в них формы к содержанию: они были всегда продуктом осознанного творчества, но это было творчество, направленное только на форму, а не на содержание, вследствие чего вымысел и был в них невозможен.
Своеобразие скальдической формы прежде всего в ее резкой подчеркнутости, ее, так сказать, гипертрофии, граничащей временами с полной независимостью формы от содержания. Для скальдических стихов [588] характерны не только сложный и строгий узор аллитераций и внутренних рифм, делающий стихотворный размер максимально тесным, и вычурная, подчас совершенно условная лексика, но также и черты, в силу которых поэзия скальдов уникальна в мировой литературе, а именно — так называемые кеннинги, т. е. крайне замысловатые и похожие на загадки поэтические фигуры (в настоящем издании они как правило расшифрованы в примечаниях) и причудливое переплетение отдельных предложений между собой (в настоящем издании такие вставные предложения в ряде случаев выделены курсивом).
Нетрудно понять поэтому, какие огромные трудности представляет перевод скальдических стихов на другие языки. Сколько-нибудь точное копирование скальдической версификации средствами русского языка невозможно, поскольку русский язык располагает несравненно меньшими возможностями аллитерирования и внутренней рифмовки, чем древнеисландский. Сколько-нибудь точный дословный перевод скальдических стихов тоже невозможен, отчасти потому, что в русском языке нет такого огромного богатства синонимов, какое есть в древнеисландском, но в большей мере потому, что, если перевести скальдический стих дословно, то обычно получается просто бессмыслица! По-видимому, единственная возможность эквивалентного перевода скальдических стихов — это передача их специфики, так сказать, намеками, т. е. подыскание таких эквивалентов, которые давали бы достаточно полное представление о ней, но вместе с тем позволяли бы оставаться в рамках допустимого в русском языке и возможного в русском стихе. Именно такой перевод скальдических стихов был с большим мастерством и вместе с тем с глубоким и тонким пониманием скальдического искусства выполнен для настоящего издания О. А. Смирницкой.
Хотя автор «Круга Земного» оценивал правдивость скальдических стихов так же, как ее оценивают современные историки, отсюда не следует, что он так же, как они, использовал этот источник. Как видно из сравнения этих стихов (автор «Круга Земного» большей частью приводит их) с тем, что он говорит, поясняя или развивая их содержание, он считал себя вправе, оставаясь в пределах правды, очень свободно пересказывать их содержание, присочиняя то, что ему казалось правдоподобным. Впрочем, скальдические стихи едва ли могли бытовать в устной традиции (а они несомненно бытовали в устной традиции в той мере, в какой их авторы жили в дописьменное время) без сопровождающей их прозы — сведений о том, кто сочинил эти стихи, при каких обстоятельствах и т. д.
«Круг Земной» принадлежит к так называемым «сагам о королях», или «королевским сагам», т. е. древнеисландским сагам, в которых рассказывается о событиях не в Исландии, а в тех скандинавских странах, где, в отличие от Исландии, были короли, и прежде всего — о событиях в Норвегии. Общепризнанно, что «Круг Земной» — самая замечательная и во всех отношениях лучшая из «королевских саг». Но она не первая из них по времени написания. Есть сведения, что исландский ученый Сэмунд Сигфуссон (1056—1133), или Сэмунд Мудрый, [589] написал, вероятно на латинском языке, краткую историю норвежских королей. Это произведение не сохранилось. Есть сведения также, что Ари Торгильссон по прозванию Мудрый (1067/68—1148), другой не менее знаменитый исландский ученый, был автором какого-то произведения о норвежских королях на исландском языке. Оно тоже не сохранилось. Древнейшая «королевская сага», о которой есть более точные сведения, — это сага о королях Сигурде (1136—1155) и Инги (1136—1161), написанная в 1150—1170 гг. исландцем по имени Эйрик Оддссон. Но и это произведение («Hryggjarstykki» — название неясного значения) не сохранилось.
Древнейшая «королевская сага», которая сохранилась (в семи отрывках) — это сага об Олаве Святом (1013—1028), написанная в Исландии в конце XII века. Ее принято называть «Древнейшая сага об Олаве Святом». В начале XIII века была написана так называемая «Легендарная сага об Олаве Святом». Она тоже была написана в Исландии, но сохранилась только в норвежской рукописи. В 1210—1225 гг. Стюрмир Карасон, приор одного исландского монастыря, написал другую сагу об Олаве Святом. Полностью она не сохранилась, но части ее вошли в позднейшие саги. Несколько раньше, еще во время правления короля Сверрира (1184—1202), была написана «Сага о Сверрире», причем, как говорится в этой саге, ее писал Карл Йонссон, аббат одного исландского монастыря, а сам Сверрир якобы говорил ему, что писать. Около 1190 г. Одд Сноррасон, монах одного исландского монастыря, написал сагу об Олаве Трюггвасоне (994—1000). Эта сага (она была на латинском языке) сохранилась только в переводе на исландский язык, сделанном в начале XIII в. Около 1200 г. Гуннлауг Лейвссон, другой монах того же монастыря, написал, тоже на латинском языке, другую сагу об Олаве Трюггвасоне. Как целое произведение она не сохранилась, но значительные куски из нее вошли в позднейшие произведения.
В конце XII века был написан так называемый «Свод» (Ágrip), первая «королевская сага», представлявшая собой уже не историю правления одного короля, а историю Норвегии на протяжении царствования многих королей. «Свод» охватывает период с IX в. по 1177 г., т. е. он (так же как и «Круг Земной» и другие сводные саги) кончается временем, с которого начинается «Сага о Сверрире». «Свод» — это единственная «королевская сага», которая была, как предполагается, написана не исландцем, а норвежцем. Характерно, однако, что она сохранилась только в исландском списке. Правда, сохранились также два латинских сочинения, написанных в XII—XIII веках в Норвегии. — «История древнейших норвежских королей» монаха Теодорика и анонимная «История Норвегии». Но хотя эти сочинения и представляют некоторую ценность как исторические источники, как литературные произведения они не могут идти ни в какое сравнение с исландскими сагами. Наконец, в начале XIII века были написаны исландцами две другие сводные «королевские саги» — так называемые «Гнилая Кожа» (Morkinskinna) и «Красивая Кожа» (Fagrskinna). Первая охватывает период с 1035 по 1177 г. (но конец ее не сохранился), а вторая — с IX века по 1177 г. [590] По-видимому, в то время, когда создавался «Круг Земной», существовали как письменные произведения также «Сага о Йомсвикингах», «Сага об оркнейцах», «Сага о фарерцах», «Сага о Скьёльдунгах» (т. е. древнедатских королях, потомках Скьёльда), а возможно и другие саги, о которых сведений не сохранилось.
Отношения между «Кругом Земным» и всеми этими письменными произведениями подробно и неоднократно исследовались. Считается установленным, что большинство этих произведений было известно автору «Круга Земного» и что многие из них (разные в разных сагах «Круга Земного») были им широко использованы. Несомненно, однако, что у «Круга Земного» были не только письменные, по и устные источники. Но у современного исследователя древнего произведения могут быть более или менее точные сведения только о письменных источниках этого произведения — то ли потому, что они сохранились, то ли потому, что они упоминаются в сохранившихся источниках. Устные источники древнего произведения — это всегда только гипотеза.
Устные источники, которые прощупываются в «Круге Земном», — это как правило не конкретные произведения, а жанры, послужившие прообразом «Круга Земного» в том, что касается мотивов или манеры повествования, характерных для этих жанров. Так, в «Круге Земном» кое-где прослеживаются мотивы, характерные для сказок-бывальщин, иногда — для волшебных сказок, часто — для героических сказаний. Что же касается манеры повествования в «Круге Земном», то она несомненно восходит к устной саге. Правда, мы знаем этот жанр только по его письменному отражению: по так называемым «родовым сагам», или «сагам об исландцах», т. е. письменным произведениям, которые возникали в Исландии на протяжении XIII века (вероятно, позднее, чем «Круг Земной») на основе устной традиции и в большей или меньшей степени хранят следы своего происхождения[3]. Но по всей вероятности в ту эпоху, когда создавался «Круг Земной», устная сага была еще живым жанром. Во всяком случае, как показывает сравнение «Круга Земного» с его письменными источниками, еще жива была техника творческого пересказа, которая должна была быть характерна для устной саги (см. выше, с. 583).
Автор «Круга Земного» подает материал трезво, сдержанно, без какого-либо комментирования событий, строго фактографично; вместе с тем события конкретизируются в действиях и словах отдельных лиц, изображаются живо, ярко и драматично. Эта манера повествования характерна и для лучших «родовых саг». Однако кое в чем она в «Круге Земном», как и в «королевских сагах» вообще, все же отличается от манеры «родовых саг». В «королевских сагах» рассказывается о событиях в стране, где, в противоположность Исландии, было государство, была [591] государственная власть, сосредоточенная в руках одного человека. Поэтому рассказываемое в «королевских сагах» связано тем, что оно о государстве или о его главе, короле, и его правлении. В «родовых сагах» описываемые события, т. е. та или иная распря между членами исландского общества, охватываются полностью, упоминаются все участники данной распри и все действия и высказывания, имеющие к ней отношение. Между тем в «королевских сагах» охват описываемого менее полон: все, имеющее отношение к правлению данного короля, все, что происходило в государстве во время его правления, не может, естественно, быть охвачено, и поэтому неизбежен отбор фактов. Но тем самым «королевские саги» ближе к истории как науке, чем «родовые саги»: ведь история как наука тоже подразумевает выборочное описание действительности прошлого ввиду невозможности ее охвата во всей ее живой полноте.
В «королевских сагах», так же как и в «родовых сагах», время — это не равномерный и непрерывный поток, независимый от событий, которые в нем происходят. Поэтому в «королевских сагах», как и в «родовых сагах», обычно игнорируются изменения, которые происходят не в результате событий, а постепенно и незаметно, т. е. изменения общественных и экономических отношений и т. п., и эти отношения оказываются в изображении «королевских саг» неизменными, и тем самым отношения, характерные для эпохи написания саги, т. е. XIII век, подставляются в более древнюю эпоху, т. е. IX—X века. Немало таких подстановок было обнаружено в «Круге Земном». Допуская такие подстановки, автор «Круга Земного» повинен в модернизации эпохи, более древней, чем та, в которую он жил. Не следует забывать, однако, что когда, например, современные исследователи «Круга Земного» называют его произведение «историческим романом», они повинны в гораздо большей модернизации (ведь исторический роман возник как жанр только в XIX веке!).
Все же в «королевских сагах» и, в частности, в «Круге Земном», время больше абстрагировано от происходящих в нем событий, чем в «родовых сагах». Ведь правление короля, т. е. то, что образует стержень повествования в «королевских сагах» (откуда и название их), — это не только события, но и течение времени. Поэтому время в «королевских сагах» в какой-то мере отрывается от событий, объективируется, становится существующим само по себе. Отсюда появление в «королевских сагах» своего рода хронологической сетки (отсчета от начала или конца правления королей, привязывание событий к году правления короля), которая накладывается на события, возникновение погодного рассказа о событиях. Внутренняя связь событий, характерная для «родовых саг», начинает уступать место связи одновременности. И, по-видимому, то, что саги-жизнеописания одного короля (как саги об Олаве Святом или Сверрире) уступают место сагам, охватывающим историю страны на протяжении царствования многих правителей (как «Свод», «Гнилая кожа» и «Красивая кожа»), а в случае «Круга Земного» — на протяжении царствования всех когда-либо существовавших в северных странах [592] правителей, тоже было развитием в направлении более абстрактного понимания времени и тем самым некоторым приближением к исторической науке нового времени.
«Королевские саги» начали писать раньше, чем «родовые саги», и в ряде случаев известно, кто их написал. И то и другое связано, вероятно, с тем, что «королевские саги» представлялись более важными, чем «родовые саги»: на «королевские саги» и тех, кто их писал, падал отблеск от ореола, окружавшего королей и церковь в глазах людей той эпохи. Ведь древнейшие «королевские саги», т. е. саги-жизнеописания королей-миссионеров — Олава Трюггвасона и Олава Святого, были написаны под влиянием латиноязычной житийной литературы (некоторое ее влияние заметно кое-где и в «Круге Земном») и ставили своей целью возвеличенье церкви в лице ее наиболее видных миссионеров. Однако даже если о той или иной «королевской саге» известно, кто ее «написал», то это едва ли значит, что данная сага была плодом осознанного авторства. Значение древнеисландского слова «написать» совсем не тождественно значению современных слов «сочинять» или «быть автором». Кроме того, сообщение о том, что такой-то «написал» тот или иной памятник, делалось, по-видимому, вовсе не с целью атрибуции данного памятника определенному автору, но из совсем других побуждений, например, чтобы объяснить что-то, написанное кем-то другим, тем самым называя его имя. Впрочем, не исключено и то, что роль автора становилась более осознанной по мере того, как она приближалась к роли историка, т. е. по мере того, как она становилась менее творческой.
«Круг Земной» был новаторским произведением в том отношении, что в нем впервые история Норвегии начинается не с первых норвежских королей, а с их шведских предков — Инглингов. Поэтому «Сага об Инглингах» заслуживает особого рассмотрения.
Хотя проблема источников «Саги об Инглингах» издавна привлекала к себе внимание исследователей, она до сих пор не решена полностью[4] Об основном источнике того, что в «Круге Земном» рассказывается об Инглингах, сам его автор в своем «Прологе» говорит так: «Тьодольв Мудрый из Хвинира был скальдом Харальда Прекрасноволосого. Он сочинил песнь о конунге Рёгнвальде Достославном. Эта песнь называется Перечень Инглингов. Рёгнвальд был сыном Олава Альва Гейрстадира, брата Хальвдана Черного. В этой песне названы тридцать предков Рёгнвальда и рассказано о смерти и месте погребения каждого из них. Фьёльниром звался сын Ингви-Фрейра, которому шведы долго потом совершали жертвоприношения. По его имени весь род называется Инглингами. <...> Жизнеописание Инглингов написано сперва со слов Тьодольва и пополнено со слов мудрых людей». Это свидетельство о «Перечне Инглингов» у многих ученых вызывало сомнения. Однако, согласно позднейшим исследованиям, песнь, которая цитируется в «Саге об [593] Инглингах», вполне могла быть сочинена Тьодольвом, скальдом Харальда Прекрасноволосого, т. е. в конце IX — начале X века, она вряд ли подверглась позднейшим переработкам или сокращениям и цитируется почти полностью[5]. Утеряно, вероятно, только начало, где шведский королевский род Инглингов возводится к богам Фрейру и Ньёрду. Тьодольв рассказывает о смерти каждого из предков Рёгнвальда, а также о событиях, связанных с их смертью, но о месте их захоронения он упоминает только в десяти случаях. В некоторых случаях автор «Саги об Инглингах» видимо не понял того, что говорит Тьодольв (см. примечания 52, 53, 68 и 87 к этой саге).
Автор несомненно принимал «Перечень Инглингов» за вполне правдивый источник. Тем не менее он, по-видимому, считал себя вправе развивать сведения, сообщаемые Тьодольвом о том или ином событии, в обстоятельный рассказ о том, что, по мнению рассказчика, должно было привести к данному событию, психологически его обосновывая и принимая правдоподобие придуманного им за фактическую правду. Так, например, сообщение «Перечня Инглингов» о том, что братья Альрек и Эйрик убили друг друга удилами («Альрек, подняв руку на Эйрика, сам от руки братней умер. Да не меч, а узду простую князья в бою заносили»), было скорее всего единственным материалом для обстоятельного рассказа о том, как братья соперничали в умении ездить верхом, как они во время одной поездки отбились от своих спутников и как их потом нашли мертвыми с проломленными черепами (глава XX).
Несомненно также, что «Перечень Инглингов» не был единственным источником «Саги об Инглингах». Это видно прежде всего из того, что в саге нередко рассказывается о событиях, о которых в стихах Тьодольва ничего не говорится. В тех случаях, когда рассказ в саге более обстоятелен, чем рассказ о том же событии у Тьодольва, или в чем-либо отличен от него, вполне возможно, что у автора саги был, помимо стихов Тьодольва, еще и другой источник. Таким другим источником могла быть прежде всего проза, сопровождавшая в устной традиции стихи Тьодольва (ср. выше, с. 588). О возможных устных источниках «Саги об Инглингах» было высказано много разных предположений. Но естественно, что дальше более или менее правдоподобных гипотез пойти в этой области невозможно. Не поддается установлению, в частности, на каких источниках основывался Тьодольв в своей песни. Считается, однако, наиболее вероятным, что ему были известны более древние произведения, аналогичные «Перечню Инглингов», или устные генеалогические перечни.
Кроме «Перечня Инглингов», в саге цитируется «Перечень Халейгов» (гл. VIII), песнь, сочиненная в конце X века Эйвиндом Погубителем Скальдов о предках ярла Хакона. Были у «Саги об Инглингах» и письменные источники. Установлено, что в ряде случаев она следует не [594] стихам Тьодольва, а «Саге о Скьёльдунгах», датской истории (Скьёльдунги — датский королевский род), написанной в конце XII или начале XIII в., но до наших дней сохранившейся только в одном отрывке и в сокращенном латинском пересказе, сделанном в конце XVI в. исландским ученым Арнгримом Йонссоном. Автор «Саги об Инглингах» сам ссылается на эту сагу, рассказывая о битве на льду озера Венир (гл. XXIX). Предполагается, что в некоторых случаях, например в рассказе об Ингьяльде, Гранмаре и Хьёрварде (главы XVII—XIX), «Сага о Скьёльдунгах» была основным источником «Саги об Инглингах». Предполагается также, что у «Саги об Инглингах» был какой-то несохранившийся письменный источник, к которому восходит также и латинская «История Норвегии», написанная в Норвегии в конце XII или в начале XIII века.
Проблема исторической основы «Саги об Инглингах» не менее сложна, чем проблема ее источников.
Считается установленным, что первые восемнадцать глав «Саги об Инглингах», т. е. то, что рассказывается о первых десяти поколениях Инглингов (Ньёрде, Фрейре, Фьёльнире, Свейгдире, Ванланди, Висбуре, Домальди, Домаре, Дюггви и Даге), не содержит ничего исторического. Однако в той мере, в какой рассказываемое в этих главах восходит к древним языческим мифам, эти главы — содержат очень важный материал по истории духовной культуры древних скандинавов, по их верованиям, обрядам и обычаям. То, что рассказывается в первых десяти главах об Асах и Ванах, Одине, Фригг, Ньёрде, Фрейре, Фрейе, Хёнире, Квасире и т. д., в основном совпадает с двумя другими важнейшими источниками по скандинавской языческой мифологии — «Младшей Эддой» и мифологическими песнями «Старшей Эдды», Однако в «Саге об Инглингах» персонажи мифов — это не боги, а некогда существовавшие короли, которые владели колдовством и при его помощи выдавали себя за богов. Таким образом все сверхъестественное, о чем рассказывается в эддических мифах, сохранено, однако сделано приемлемым для тех, кто не хотел верить в языческих богов, но верил в колдовство. Такая эвгемеристическая трактовка языческих богов есть и в некоторых других древнеисландских памятниках. Так, она есть в «Саге о Скьёльдунгах». Она есть и в «Младшей Эдде», произведении, которое, как и «Круг Земной», приписывается Снорри Стурлусону, Но в «Младшей Эдде» эвгемеристическая трактовка языческих богов менее последовательна: она есть в «Прологе» и в обрамлении «Видения Гюльви», но в том, что там рассказывается дальше, она, в сущности снята. Между «Младшей Эддой» и «Сагой об Инглингах» есть также ряд расхождений в частностях: о Мимире и Квасире в саге рассказывается иначе, чем в «Младшей Эдде»; Фрейр и Фрейя в саге — дети Ньёрда от его сестры, а в «Младшей Эдде» — от Скади, его жены, и в «Младшей Эдде» не говорится, что Скади была потом женой Одина; чудесный корабль Скидбладнир в саге принадлежит Одину, а в «Младшей Эдде» — Фрейру.
С эвгемеристической трактовкой мифов связаны и фантастические этимологии, основанные на приравнивании созвучных имен и названии. [595] Так, связываются названия «Азия» и «Асы», и соответственно Асы оказываются выходцами из Азии (гл. II). Скифия приравнивается по созвучию Швеции (исл. Svípjóð), и таким образом происхождение Асов, т. е. предков шведских конунгов, из Азии подтверждается тем, что страна у Черного моря, т. е. моря, отделяющего Азию от Европы, носит то> же название, что и Швеция (гл. I). Топоним «Танаис» (латинское название Дона) толкуется как «речной рукав Ванов» (Vanakvísl из Tanakvísl), и таким образом подтверждается происхождение Ванов из страны у Черного моря. Происхождение Асов из Азии не придумано автором «Круга Земного». Оно есть и в других древнеисландских памятниках, в частности в прологе «Младшей Эдды». Отличие тут только в том, что автор пролога «Младшей Эдды» обильно уснащает повествование ученостью французского и английского происхождения, тогда как автор саги, в основном не выходит за рамки скандинавского материала. Впрочем, географические сведения, которые сообщаются в начале саги, — это, по-видимому, свободная передача ходячей европейской учености того времени.
Высказывалось предположение, что в рассказе о переселении Асов из Азии в Швецию живет древняя историческая традиция, отражающая- какое-то переселение германских племен с побережья Черного моря к Балтийскому, происходившее в первые века нашей эры. Это предположение убедительно опроверг Хойслер в капитальной работе, посвященной всему кругу вопросов, связанных с трактовкой древнейшей истории Скандинавии в древнеисландской литературе[6].
В главах XI—XVIII «Саги об Инглингах» основа — скорее сказка, чем миф. Эта основа особенно ясно видна в главе XII (камень, который закрывается, когда герой в него входит, и карлик, который заманивает героя к себе в камень) и главе XIII (герой нарушает обещание вернуться в страну, населенную демоническими существами, и обманутое существо умерщвляет его). Характерно, что имена действующих лиц в этой главе носят явно сказочный характер: Сньяр (Snjár) значит «снег». Дрива (Drífa) значит «метель», Хульд — имя великанши в сказках (ср. также имена Фрости и Логи, что значит «мороз» и «огонь» в гл. XIX). Но основа того, что рассказывается в главе XI, — это скорее эвгемеризованный миф: предполагается, что Фьёльнир — это демон зерна, который должен утонуть в напитке, чтобы придать ему крепость. Основа из сказки или мифа ясна в главе XXV (девятикратное продление жизни посредством принесения в жертву своих сыновей). Однако, начиная с главы XIV, в том, что рассказывается, появляются и мотивы, характерные для героических сказаний скорее, чем для сказок, — проклятие, наложенное на золотое сокровище, распря между родичами, месть за отца, сожжение героя в его доме, убийство через повешение, убийство из ревности, геройская гибель в битве. Начиная с главы XIX мотивы, характерные для героических сказаний, становятся в «Саге об Инглингах» [596] господствующими. Особенно ясно проступает героическое сказание в том, что рассказывается об Ингьяльде (главы XXXIV—XL). В той мере, в какой героическое сказание обычно содержит какое-то историческое зерно или по меньшей мере отражает определенную социальную действительность, там, где прощупывается героическое сказание, наличие исторической основы вполне вероятно. С главы XXII социальная действительность начинает находить и непосредственное отражение: в главе XXII упоминаются викингские походы в чужие страны, в главе XXVII признается существование в Швеции многих местных конунгов, а в главах XXX, XXXVI и XLII описывается освоение новых земель в Швеции.
В попытках датировать события, о которых рассказывается в «Саге об Инглингах», большую роль сыграли соответствия между сагой и древнеанглийской поэмой «Беовульф». Охтхере (Ohthere), Эадгильс (Eadgils) и Онела (Onela), о которых рассказывается в «Беовульфе», — это, несомненно Оттар (Óttar), Адильс (Aðils) и Али (Áli), о которых рассказывается в «Саге об Инглингах» (главы XXVII—XXIX). Совпадают не только имена, но и многое из того, что рассказывается об этих лицах. Поскольку историческое зерно в «Беовульфе» поддается датированию (франкского историка Григория Турского можно понять так, что один из походов, описываемых в «Беовульфе», имел место в 516 г.), открылась возможность датировать и то, что рассказывается в «Саге об Инглингах».
Для датировки событий, о которых рассказывается в «Саге об Инглингах», были использованы также свидетельства «Саги об Инглингах» о местах захоронения Инглингов. О трех Инглингах сообщается в саге, что они погребены в курганах в Упсале — Ауне, Эгиле и Адильсе (главы XXV, XXVI и XXIX). В Упсале действительно только три древних кургана. Древнейший из них датируется концом V века, другой — началом VI века, третий — концом VI века. Предполагается, что они вполне могут быть курганами Ауна, Эгиля и Адильса. Об Оттаре (сыне Эгиля и отце Адильса) в «Перечне Инглингов» говорится, что он погиб в битве с датчанами в Вендиле (т. е. в Вендсюсселе в Ютландии), а в «Саге об Инглингах» добавляется, что его тело «положили в какой-то курган» (глава XXVII). Однако местность с таким названием есть также в Швеции (Вендель в Упланде, около Упсалы). По-видимому, Оттар был погребен в Венделе в Упланде, ибо там есть древний курган, который издавна называется «курганом Оттара». Этот курган того же времени, что и упсальские курганы. Тогда находит объяснение и то, что Оттар был прозван «вендильской вороной» (глава XXVII): «ворона» — это издавна прозвище жителей Венделя. Оно было вероятно перенесено на Оттара, поскольку он был погребен там или, возможно, там живал. По-видимому, Тьодольв, а за ним автор «Саги об Инглингах», принял шведскую местность за ютландскую того же названия. Ошибка Тьодольва вероятно объясняется тем, что он жил в Вестфолле, т. е. ближе к Ютландии, чем к Упланду.
Два древних захоронения в Вестфолле связывают с лицами, о которых рассказывается в «Саге об Инглингах». Предполагается, что курган [597] в Гокстаде (где был откопан знаменитый викингский корабль) был местом захоронения Олава Альва из Гейрстадира. О нем говорится в саге, что он был «высок ростом» и что «у него заболела нога, и от этого он умер» (глава XLIX). У скелета, найденного в кургане, обнаружены деформации в суставах ног, особенно — левой, и он принадлежал человеку высокого роста. Однако в саге сказано, что Олав был погребен в Гейрстадире, а не в Гокстаде. Предполагается также, что курган в Усеберге (где был откопан другой, не менее знаменитый корабль эпохи викингов) был местом захоронения Асы, жены Гудрёда (глава XLVIII). В Усебергском кургане были погребены две женщины (видимо, знатная женщина и ее служанка, последовавшая за ней в могилу). Название «Усеберг» (Oseberg) толкуют как «гора Асы» (Oseberg<*Āsu-berg). Однако в саге ничего не говорится о том, где была погребена Аса, и этимология эта оспаривается.
На основании археологических и прочих данных известный шведский археолог Биргер Нерман предложил следующие датировки: смерть Агни — начало V века; смерть Альрека и Эйрика, а также Ингви и Альва — первая половина V века; смерть Ёрунда — после середины V века; смерть Ауна — конец V века или не позднее 500 г.; смерть Эгиля — незадолго до 516 г.; смерть Оттара — около 525 г.; смерть Адильса — около 575 г.; смерть Эйстейна — конец VI века или не позднее 600 г.; смерть Ингвара — около 600 г. или в начале VII века; смерть Энунда — около 640 г.; смерть Ингьяльда — вскоре после 650 г.; смерть Олава Дровосека — конец VII века; смерть Хальвдана Белая Кость — до 750 г.; смерть Эйстейна — конец VIII века; смерть Хальвдана Щедрого — начало IX века; смерть Гудрёда — 821 г.; рождение Олава Альва из Гейрстадира — 801 г.; смерть Рёгнвальда Достославного — 855—865 гг. Разумеется, все эти датировки — только гипотеза.
