Переводы:Психологическое и мифическое единство бога Одина

Перевод впервые был опубликован 16 декабря 2019

Оригинальное название: The Psychological and Mythic Unity of the God, Óđinn

Автор: Richard L. Auld

Опубликовано в: Numen, Vol. 23, Fasc. 2 (Aug., 1976), pp. 145-160

Психологическое и мифическое единство бога Одина

Ричард Л. Олд Университет Иллинойса в Урбане-Шампейне, США

Изображение бога Одина Снорри Стурлусоном, Старшей Эддой и Саксоном Грамматиком в крайней степени сложно и многогранно. Он одновременно бог магии, поэзии и смерти, родственный божествам плодородия, бог войны и отец богов и людей, имеющий репутацию непостоянной натуры. Неудивительно, что он получил множество трактовок, благодаря современным исследованиям, и что отсутствует единая интерпретация, описывающая все его функции и характеристики. Дэвидсон обсуждает его главным образом с точки зрения его функций бога войны и бога мертвых. Турвилль-Петр рассматривает различные аспекты, а затем заявляет: «Один взял себе имена и функции других богов». У Дюмезиля Один разделяет свою «первую функцию» — положение священника/короля, — с Тиром, подчеркивая «магико-религиозные» аспекты Одина за счет других, особенно его положение бога войны и сходство с божествами плодородия. Тем не менее позиция Одина как бога войны в источниках достаточно ясна и доказательств для теории трехфункциональности явно недостаточно, чтобы он заключил: «....на очень ранней стадии эволюции германского общества, и по причинам не совсем понятным, первая функция была ассимилирована со второй и только следы ее независимого существования.... могут быть найдены». Фольке Стрём (Folke Ström) считает аспект бога плодородия основным, и, рассматривая различные символы плодородия, связанные с Одином, особенно лошадь, магические практики и поэтический экстаз Диониса, приходит к выводу, что Один является ипостасью древнего бога плодородия Фрейра. Хауген кратко группирует разные качества Одина от патриарха богов и людей до бога магии в один комплекс, который можно грубо назвать «интеллектуальным» и противопоставляет его богу Тору, которого видит как отмеченного единственной характеристикой силы. Флек концентрируется на способности Одина как бога мудрости и видит в этом ключ к его власти в обществе богов. Он дает подробный отчет о приобретении знаний Одином и анализирует окружающий это приобретение символизм, заключая, что Один не просто является хранилищем мудрости, но скорее активно действует как источник знаний. Йоханнес Брёндтстед говорит, что характеристики Одина охватывают широкий диапазон, «от холодного цинизма до энтузиазма Диониса, от свирепости до экстаза».

И поэтому кажется, что современные ученые либо перечислили различные аспекты Одина и рассматривали их по отдельности (Дэвидсон и Турвилль-Петр) или выделяли конкретные аспекты бога и делали их центром своих интерпретаций положения Одина в скандинавской мифологии (Дюмезиль и Стрём). Цель этой статьи, таким образом, состоит в том, чтобы представить анализ характера и положения Одина в мифологической системе, который объяснит его разнообразные и порой явно противоречивые аспекты в единой структуре.

Чтобы прояснить единство характера Одина и поместить его в систему скандинавской мифологии, сначала необходимо принять дуалистическую или бинарную структуру скандинавской космологии. Аргументы в пользу дуалистической структуры уже убедительно представлены Хаугеном и неявно присутствуют в анализе Флека. Для расшифровки мифического символизма, окружающего явно запутанную и противоречивую фигуру этого бога, я буду использовать две психологические теории Эриха Нойманна, представленные в двух его книгах: Великая Мать: анализ архетипа (The Great Mother: An Analysis of the Archetype) и Происхождение и развитие сознания (The Origins and History of Consciousnes). В этих работах Нойманн также аргументирует в основном дуалистическую структуру человеческой психики и, следовательно, человеческого восприятия себя и вселенной. В идеальном состоянии две противоположные половины психики взаимозависимы, каждая вносит вклад и общается с другой половиной, а вместе они действуют как единое целое. В ходе человеческой истории эта структура дала начало богатству символизма, представляющему как полюса психики, так и синтез объединенного состояния. Полюсы, бессознательная и сознательная части разума, традиционно представлены в виде множества пар противоположностей, наиболее частой из которых является противопоставление секса с женщиной сексу с мужчиной, представляющих, соответственно, подсознание и сознание.

Применяя основную теорию Нойманна и используя его интерпретации различных мифических и культурных феноменов, можно представить Одина как символ объединяющей связи, соединяющий две противоположные половины психики. Его можно считать носителем знаний от одного полюса к другому, единой и последовательной фигурой, по праву занимающей центральное положение в скандинавском пантеоне. Краткое описание теорий Нойманна облегчит дальнейшее понимание.

Нойманн описывает исходное психологическое состояние как состоящее из бессознательного ума с его интуитивными мыслительными процессами. Он называет это состояние матриархальным, потому что видит его наиболее ярко иллюстрируемым в матриархальных обществах, организованных вокруг богини плодородия, которая управляет через природу. Из этого состояния сознательный разум с его рациональным, противопоставляемым интуитивному процессом мышления и способностью к абстракции развивается в процессе эволюции. Нойманн называет это государство патриархальным, потому что оно реализуется в патриархальном обществе вокруг абстрактного мужского бога, который правит по законам и отрицает любую связь с матриархальным миром бессознательного. Это часто символизируется мужским богом как в христианстве, который создал все, включая человека мужского пола, от которого появилась первая женщина; изменение и отрицание естественного порядка вещей, отражающее отвращение к миру бессознательного, ассоциируется с женским плодородием. Затем мужской бог клеймит связь с женским плодородием, матриархальными обществами и бессознательным как зло и хаос, которые в христианстве символизируются обвинением человека в непослушании и последующим наложением богом проклятия на Еву и на ее стремление к плодовитости с фаллическим змеем. Два психологических состояния являются противоположными и антагонистическими. Результатом этого является необходимость восстановления связи между двумя противоположными психическими состояниями: а) для предотвращения застоя от изолированного излишества в абстрактном или физическом и б) для предотвращения конфликтующих фракций от разрушения личности или общества в которых они существуют. В предисловии к своему исследованию в книге Великая мать Нойманн объясняет причины работы следующим образом:

‎... угрозы для современного человечества в значительной степени обусловлены односторонним патриархальным развитием мужского сознания, которое больше не поддерживается в матриархальном мире психики. В этом смысле изложение архетипически-физического мира Женского, которое мы предприняли в нашей работе, также является вкладом в будущую терапию культуры.

Западное человечество должно прийти к синтезу, включающему женский мир, который также односторонен в своей изоляции. Только тогда отдельный человек сможет развить психическую целостность, которая крайне необходима...

‎К. Г. Юнг, предшественник и учитель Нойманна, говорит о процессе восстановления связи между бессознательным и сознательным и о синтезе следующим образом.

‎У каждого периода есть свои отклонения, свои предрассудки и свои психические заболевания. Эпоха подобна личности; у нее есть свои границы сознательного мировоззрения, и потому требуется компенсационная корректировка. Это достигается за счет того, что поэт, провидец, лидер позволяет себе руководствоваться невыраженными желаниями своего времени и показывает путь.... достижения того, что все.... ожидают.

‎Дуалистическое разделение скандинавской космологии вполне очевидно при разделении общества богов на Асов и Ванов. Это противоборствующие группы богов, последние из которых в значительной степени отмечены связью с плодородием и матриархальной практикой браков между родственниками, сражаются друг с другом до нерешительного прекращения. Концепция синтеза присутствует в завершении войны, в которой обе стороны соглашаются на обмен заложниками в знак примирения. Этот знак — Квасир, созданный смешиванием плевка обеих групп богов. Впоследствии Квасира убивают, и его кровь становится медом поэзии, эссенцией синтеза. Затем мед выпивается Одином, который на это время становится символом синтеза двух полюсов. Именно Один, а не Квасир, несет силу этого символа в скандинавской мифологии, потому что он продолжает действовать в обществах богов после смерти Квасира, и потому больше нет упоминаний о Ванах, за исключением заложников, переданных Асам, как указано в мифологии. Теперь у нас есть божественное сообщество, состоящее из Асов, и несколько заложников из Ванов (которых иногда называют Асами), причем только Один несет отпечаток объединения этих двух групп.

В целях установления Одина как символа посреднического синтеза двух психических полюсов, сначала необходимо показать, что в его характере присутствуют аспекты обеих психологических сущностей, то есть в нем нет доминирования одного аспекта над другим; и, во-вторых, что его характер в целом действительно выполняет функцию посредника в рамках культуры, описанной в скандинавской мифологии. На следующих страницах будут обсуждаться существенные моменты различных функций, действий и характеристик Одина в связи с их отношением к одной или обеим половинкам психической дихотомии, чтобы продемонстрировать его основной характер как синтез двух крайностей.

Взаимоотношения Одина с женским миром матриархального бессознательного установить несложно. Фактически, отношения, кажется, были предопределены в собственном мифологическом мире Одина. Это очевидно в рассказе Саксона Грамматика об изгнании Одина из компании богов за его постыдное поведение в ухаживании за Ринд, когда он замаскировался под женщину. Это также видно по обвинению Локи в том, что у Одина «не мужская душа» (в отечественном переводе «муж женовидный» — прим. перев.) и в насмешке Тора о «женском» (в англоязычном переводе используется «womanish Harbarth», тогда как в отечественном «Харбард срамной», см. строфу 27 — прим. перев.). С этим связан характерный наряд Одина, плащ или мантия. У Саксона Грамматика он «закутан … в мохнатый плащ» и в таком виде предстает перед Харальдом (перевод взят из книги «Деяния данов» Т.1, стр. 264 — прим. перев.) и в «Речах Гримнира» он «был в синем плаще». Нойманн рассматривает плащ как женский символ укрытия и защиты. Теории Нойманна приписывают женоподобность и женское облачение Одина к его способности бога магии и его шаманоподобным приобретением знания, которое будет обсуждаться ниже. Он заявляет: «… мужчина-шаман или провидец в высокой степени “женственный”… И по этой причине он часто появляется в женском одеянии».

Смерть как окончательный разрушитель жизни также является окончательным разрушителем сознания и мысли. Земля мертвых, подземный мир или Нифльхель являются не только хранилищем всей жизни, но и хранилищем всех знаний и, следовательно, практикой извлечения мудрости из земли мертвых. Нойманн считает землю мертвых преимущественно символом бессознательного. Визит в земли мертвых и успешное возрождение рассматривается не только как символ возникновения сознания из бессознательного., но и как символ усилий сознательного разума в получении пользы интуитивных процессов бессознательного. Нойманн сообщает: «… когда сознание и разум не могут … быть использованы для решения ситуации, мужчина возвращается к мудрости бессознательного … и, таким образом, бессознательное пробуждается и приводится в движение в обряде и культе». Один использует эту практику много раз. Он вызывает Вёльву, чтобы обратиться к ее мудрости в «Прорицании вёльвы». Он скачет на своем коне, Слейпнире, в Нифльхель, чтобы пробудить мудрую женщину из ее могилы в «Снах Бальдра». Он получает знания от отрубленной головы Мимира. Однако, что более важно, Один умирает сам в самопожертвовании, чтобы получить знание рун. Нойманн комментирует так:

‎Очевидно, что жертва, смерть, возрождение и мудрость переплетаются на новом плане. Таким образом, древо жизни, крест и виселица являются двойственными формами материнского древа. То, что висит на дереве, дитя дерева-матери, страдает от смерти, но получает от нее бессмертие, которое позволяет вознестись к её бессмертным небесам, где он становится частью ее как даритель мудрости ... Жертва и страдание —- это предпосылки преобразования, которым она наделена, и этот закон умирания и становления является неотъемлемой частью мудрости Великой Богини живых существ, богини всякого роста, как психического, так и физического.

Другим источником магических знаний Одина является сын Бёльторна, которого Турвиль-Петр идентифицирует как дядю со стороны матери Одина. В матриархальном обществе хранилище мудрости и власти — дядя по материнской линии. Именно через него молодой мужчина посвящен во взрослую жизнь, и именно через него он проходит испытания. Примечательно, что Один рассказывает о получении девяти песен от своего дяди в строфе сразу после рассказа о своем жертвенном повешении. Это может указывать на то, что фигура дяди руководила обрядом посвящения Одина в таинства матриархата, и что песни были преподнесены как дар инициации в награду за возвращение Одина из мертвых. Как говорилось ранее, удачное возвращение из мертвых символизирует появление сознания из бессознательного и акт интеграции содержимого бессознательного в сознание. Таким образом, фигура Одина, бога магии и носителя знаний из мира мертвых, является символом интеграции интуитивного знания бессознательного разума в сознание и является частью его общей роли в качестве символизации посреднического синтеза двух противоположных психических сил.

Роль Одина как бога поэзии служит той же цели. Нойманн цитирует интерпретацию Мартина Нинка истории похищения меда поэзии и следует его анализу. Говоря о даре поэзии Нинк заявляет:

‎У этого дара тоже женский источник, как полностью признавали древние народы. Гуннлёд протягивает чашу после трех ночей брака во тьме горы.… поэзия это ткачество, прядение, обшивание, связывание, закрепление,.... отсюда и женская деятельность, деятельность Норн, но даже в руках вёльвы нужен мужской посох, чтобы «пробудить» и «вызвать» песню.

‎Мужской посох в истории Снорри символизируется буравом Бёльверка, Рати, с помощью которого Бёльверк проникает в обитель Гуннлёд в виде змея. Передача мудрости от бессознательного, символизируемого женской фигурой, обитающей в подземной пещере, происходит, когда Один сбегает в виде орла, выпив мёд поэзии, а затем извергает его для использования как богами, так и людьми. Нойманн приравнивает орла к солнцу как символу сознания при анализе других мифологий. Это равенство дает ключ к интерпретации побега Одина как к символу удаления содержимого бессознательного разума через полет сознания.

Роль Одина как бога смерти естественно и неизбежно вытекает из его статуса бога войны. Есть, однако, другой аспект в этом вопросе, который напрямую связан с его близостью с божествами плодородия. Что, в свою очередь, напрямую связано с его самопожертвованием в стремлении к знаниям. Ранее цитируемое заявление Нойманна о матриархальном законе, требующем страданий и жертв в качестве предпосылки для всех форм роста, относится к собственному росту и развитию Одина в его роли бога войны и командующего против сил хаоса Рагнарёка. Те, кого Один забирает себе, по-видимому, относятся к числу защитников, находящихся в Вальхалле для подготовки в финальной битве. Интересным аспектом является форма жертвы, которую требует Один. В описании к жертве конунга Викара, найденном в Саге о Гаутреке, Один дает Старкаду конкретные указания, что конунга следует повесить и ранить копьем. Хотя версия Саксона отличается деталями, в ней говорится, что конунг был повешен и пронзен сталью (петля на шее конунга была из гибких прутьев, а когда конунг бился в предсмертных судорогах, Старкад прервал его жизнь мечом; см. «Саксон Грамматик. Деяния Данов. В 2-х т.», т.1, стр. 205 — прим. перев.). Это пойти точная копия собственной жертвы Одина, как описано в «Речах Высокого», что было отмечено Турвилль-Петром. Стрём обсуждает мотив жертвоприношения через повешение и связывает его с обрядами плодородия, особенно с обрядами Фрейра. Нойманн соглашается, что этот тип жертвоприношения указывает на ритуалы плодородия матриархальных обществ, и подробно описывает сексуальный подтекст этой формы смерти, который делает ее предпочтительной для таких обрядов и для психологических состояний, которые его вызывают. Копье, однако, является новым элементом, обычно не связанным с матриархальными жертвами. Очевидно, что оно фаллическое по форме и производит совершенно иную форму смерти, чем удушение петлей, отражающей факт, что Один не просто фигура плодородия, связанная с бессознательным, но скорее представление о силах как бессознательного, так и сознательного разума. Другие ритуалы смерти, приписываемые Одину, подчеркивают патриархальный или сознательный аспект его роли бога смерти. Кровавый орел, как указано в Саге об оркнейцах и Саге о Рагнаре Кожаные Штаны и его сыновьях, является жертвенной параллелью к богу как орлу и должен также рассматриваться как символ сознания. Ритуальное сжигание мертвых, связанное с Одином, дает еще одно четкое указание на то, что его роль как бога смерти связана как с сознанием, так и с бессознательным. Нойманн утверждает, что «везде значение света и огня приписывается божественному сыну….» и идентифицирует огонь как еще один символ патриархального сознания. Очевидно, что роль Одина как бога смерти имеет дополнительное измерение помимо традиционного божества плодородия, и что такой анализ как у Стрёма, который концентрируется на мотиве жертвоприношения через повешение, оставляет нетронутыми те аспекты смертельных обрядов Одина, которые указывают на бога с совершенно иной природой. Действительно, после обсуждения посвящения Одина в огне ниже, станет видно, что обряды смерти этого бога параллельны с его собственными обрядами посвящения и преобразованиями, смертью через повешение и увечья, смертью в образе орла и смертью или погребениями через огонь. Каждый обряд точно параллелен одному из собственных отношений Одина к психическим полюсам. Во-первых, получение знания от бессознательного через самопожертвование в «Речах Высокого»; во-вторых, приобретение и передача знаний сознанию в полете орла в Младшей Эдде; и в-третьих, достижение вершины сознательного знания через испытание огнем в «Речах Гримнира». Петля и копье символизируют двойственную природу бога, орел символизирует подвижность от одного полюса к другому, огонь представляет силы сознания.

Теперь необходимо обсудить те аспекты характера Одина, которые строго символизируют сознание. Во-первых, его роль отца богов и людей. Говоря об эволюционном процессе, посредством которого развивается сознание, Нойманн утверждает:

‎Начиная с финального продукта процесса этого развития, с сознания, с которым он отождествляет себя, мужчина начинает отрицать генетический принцип, который является именно базовым принципом матриархального мира. Или, говоря мифологически, он убивает свою мать и проводит патриархальную переоценку, благодаря которой сын, отождествленный с отцом, делает себя источником, из которого женское — как Ева, возникшая из ребра Адама — возникает духовным и противоестественным образом.

‎Описание Снорри в Младшей Эдде точно этому соответствует. Генетический принцип матриархата представлен в появлении трех изначальных существ, Имира, Бури и Аудумлы из союза противоположных сил тепла и холода. Матереубийство совершается, когда Один и его браться убивают Имира, прародителя их матери, Бестлы, и, вероятно, саму Бестлу, так как никто из расы великанов не смог избежать потопа из крови Имира, кроме семьи Бергельмира. Отрицание и патриархальная переоценка происходят, когда братья из тела мертвого Имира создают вселенную, из плоти — землю, первую дочь Одина и жену, от которых появляется Тор, символ мужской силы и могущества. Нойманн далее заявляет: «Патриархальное сознание начинается с точки зрения, что дух вечен a priori; что дух был в начале». Хранилище этого духа идентифицируется как Один через его дар ǫnd, «Дыхание, дух, душа», первому мужчине и женщине, которые были созданы, согласно рассказу Снорри, Одином и его браться из кусков дерева на берегу.

Способность абстрагироваться или способность анализировать вход в сознательный разум из бессознательного в его отдельные компоненты и объединять их в непротиворечивое мировоззрение является одним из наиболее сложных и центральных аспектов сознания, как это видит Нойманн. Эта способность показана Одином в его роли бога войны. Как предположил Турвилль-Петр, основанием роли бога войны является необходимость защиты общества богов от Рагнарёка. Знающий о грозящей опасности бессознательного в лице вёльвы, он разрабатывает стратегию увеличения сил богов героями и эйнхериями, павшими в битвах. Он отдает победу сражающимся людям не согласно справедливости или этике, а скорее согласно собственной стратегии привлечения к себе тех, кто лучше всего способен помочь ему в защите богов. Именно по этой причине он имеет репутацию сеятеля раздора среди мужчин. Его способность военного теоретика в менее великом масштабе хорошо описана Саксоном, например, его дар секрета формирования боевого клина Харальду Боезубу.

Другой пример способности Одина интерпретировать содержание бессознательного и переводить информацию в последовательное и эффективное мировоззрение или план действий можно найти в том, как Один начал мстить за Бальдра. Осведомленный о возможности отомстить одному сыну через порождение другого интуитивными процессами бессознательного, представленными мудрой женщиной в «Снах Бальдра» или финским предсказателем Ростьофом (см. «Саксон Грамматик. Деяния Данов. В 2-х т.», т.1, стр. 99 — прим. перев.), Один придумывает и запускает события, описанные у Саксона. Хотя позиция военного теоретика не полностью совпадает с позицией соблазнителя, реакция Одина на информацию из бессознательного в обоих случаях совершенно параллельна.

Есть несколько других аспектов характера Одина, которые, хоть и не связаны с какой-либо частью его божественности, являются важными сторонами его бытия и должны обсуждаться с точки зрения символов сознания Нойманна. Это отношение Одина к обрядам посвящения, которые Нойманн называет «высшей мужественностью». Первый из них касается огня и мудрости. Нойманн описывает обряды посвящения следующим образом.

‎Огонь и другие символы бодрствования и бдительности играют важную роль в обрядах инициации, где молодые люди должны «бодрствовать и наблюдать», то есть учиться преодолевать тело и инерцию бессознательного, борясь с усталостью. Бодрствование и способность переносить страх, голод и боль идут вместе как важные элементы в укреплении эго и тренировки воли. Кроме того, обучение и посвящение в знания поколений являются такой же частью обрядов, что и свидетельства силы воли, которые должны быть продемонстрированы. Критерием мужественности является неустрашимая воля, готовность защищать свое эго и сознание, а также способность подчинения своих бессознательных импульсов и детских страхов.

‎Если повешенная жертва и последующее знание «Речей Высокого» следует считать ритуалом посвящения в мудрость бессознательного, то, действительно, «Речи Гримнира» представляют собой ритуал посвящения в высшую мудрость сознания. В этих строфах Один страдает от двух огней, насколько горячих, что они поджигают его плащ. На протяжении этого мучения он рассказывает о богах. Огонь представляет собой огонь кремации, упомянутый выше, и указывает на жертву путем сжигания, что напрямую соотносится с жертвой через повешение в «Речах Высокого». Потеря плаща символизирует тот факт, то он больше не зависит от бессознательного, как источника защиты и знания. Его рассказ показывает, что ему больше не нужно искать знания, он сам стал источником. Его сознание возникло как самостоятельная сущность. «К расе богов я поднял лицо, / И пробудился от помощи, в которой нуждался; / Всем богам послание отправлено….». Далее следует список имен Одина, среди которых «Vakr» — «Бодрствующий». Понятно, что Один стал всем, чему можно дать название, воплощением патриархального a priori духа. «.... и всё, сдается мне, является именами ни для кого, кроме меня» (в отечественном переводе «все имена стали мной неизбежно», см. «Речи Гримнира» — прим. перев.). Ирония разрушительна, если учесть, что посвященный пережил пламя и достиг вершины сознательных усилий, тогда как инициатор, Гейррёд, поддался пьянству, символизирующему разрушительные способности бессознательного, и, в качестве наказания, получает смерть.

Другой вопрос, касающийся обрядов посвящения, существенных для любого обсуждения Одина, является его глаз. Нойманн говорит:

‎Посвящение в мужскую обитель, где эго осознает себя, является «таинством», скрывающим секретное знание, которое всегда тяготеет к «высшей мужественности». Высшая мужественность не имеет фаллического или хтонического акцента; ее содержание не является, как во многих посвящениях молодых девушек, сексуальностью, но её противоположностью, духом, который проявляется вместе со светом, солнцем, головой и глазом как символами сознания.

‎Репутация Одина как самого проницательного из богов, несмотря на его отсутствующий глаз, и его способность видеть весь мир и понимать все, что он видит, сидя на своем троне указывает на то, что он действительно достиг высочайших способностей сознания.

В этом фрагменте мы видели, что многие из характеристик и действий Одина показывают, что он обладает высоким мастерством в обеих крайностях психологической полярности Нойманна, в то время как другие показывают его в центральном положении между полюсами, обладающими одновременным сходством с обоими. Его путешествия в и из земли мертвых показывают его мастерство бессознательного. Его выживание в испытании огнем и заявление, что он — всё, что можно назвать, показывают его персонификацию сознания. Однако его функции бога поэзии, войны и смерти показывают его медиальное положение, поскольку они часто изображают его как посланника или посредника между двумя противоположными крайностями. Именно из этой комбинации способностей Один черпает свою репутацию ненадежного и капризного бога. С матриархальной стороны это является результатом того факта, что в процессе получения доступа к содержимому бессознательного, сознательный разум подавляется и отрицается, создавая состояние одержимости, во время которого индивид находится во власти бессознательного.

‎Зависимость от … бессознательного — это неизменная истина; меняется только отношение мужчин к нему. В матриархальной фазе мужчина подчинен, подавлен, попран. Мужчина воспринимает эту силу, которая разрушает его не как что-то свое, а как нечто «иное», чужое.... ....мужчина поднимается до сублимированного ....существования в видении, экстазе,.... и до состояния «вне себя», в котором он является орудием высших сил, будь то «добро» или «зло».

‎Нойманн следует линии рассуждений, аналогичной этимологии Яна де Фриса, и полагает, что именно благодаря его способности достичь такого состояния Один получил свое имя, что связано с древнегерманским wuot, «ярость». С патриархальной стороны эта репутация капризности связана с его способностью к абстракции. Его способность и желание подчинить человеческие дела более высокому плану, как, например, его военная стратегия против Рагнарёка, параллельна подчинению человеческих дел высшему замыслу мильтонского бога, поскольку его сын играет роль божественного спасителя. Эта способность дает репутацию Одину за непостоянство и жестокость среди воинов, которые должны зависеть от него, так же, как это делается и для Иеговы теми, кто читает Потерянный рай с точки зрения человека, который должен зависеть от этого бога.

Прежде чем закончить, я хотел бы заявить, что отнюдь не обязательно рассматривать древнескандинавскую космологию только в терминах наборов противоположностей, используемых Нойманном: женский / мужской, матриархальный / патриархальный, бессознательный / сознательный и т. д., для того, чтобы эти термины были полезны для изучения структуры космологии. Действительно, полезность теорий Нойманна или любой теории в этом отношении заключается в том, что они предоставляют критику с инструментом для освещения набора символов, который ранее был неудобным для получения своего содержания. Опасность заключается не в использовании теоретического материала, независимо от того, насколько он далек от предмета исходного текста, а в том, чтобы делать заявления на основе одной теории, без адекватной поддержки анализируемого предмета. Я полагаю, что этот документ предоставил достаточное доказательство существования такой поддержки в древнескандинавской мифологии, и что другие примеры вспомогательного материала могут быть приведены другими заинтересованными в рассмотрении этого вопроса. После того, как поддержка была установлена, нужно всегда спрашивать, имеют ли результаты значение. В этом случае создание единой картины для характера Одина и размещение этой фигуры в общей структуре космологии или мировоззрения древнескандинавского пантеона можно рассматривать только как прогресс по сравнению с предыдущей коллекцией часто противоречивых фрагментов.

Единственным подходящим выводом к этому анализу является следующая цитата из Саксона Грамматика:

‎.... стоит знать, что в древние времена существовало три вида магов, которые благодаря разнообразным способностям совершали удивительные чудеса. Первыми из них были люди чудовищного происхождения, которых называли античные великаны …. Те, кто пришел после них, были первыми, кто приобрел навык гадания по внутренностям и достигли искусства прорицания. Они превзошли первых по пытливости ума настолько, насколько отстали от них телами. Между ними и великанами велись постоянные войны за господство: пока, наконец, колдуны не одержали победу, не покорили племя великанов оружием и не приобрели не только привилегию правления, но и стали называться богами. Оба рода обладали чрезвычайным умением обманывать зрение, знали, как скрывать свои лица и менять внешность, скрывая свое происхождение .... Но третий тип людей, возникший из естественного союза первых двух, не соответствовал их родителям ни по размеру тела, ни по магическим искусствам; но все же они считались божествами среди одураченных ими умов.

Таким образом, характер Одина не полностью отвечает природе бессознательного или сознания, а скорее проистекает из естественного союза и слияния обоих, дурачит человеческий разум, но служит потребностям общества скандинавских богов как объединение двух противоположных сил, является символом соединения, которое Нойманн считает столь необходимым для выживания.

Библиография

Brondsted, Johannes. The Vikings, trans. Kalle Skor. London: Penguin Books, 1965

Davidson, H. R. Ellis. Gods and Myths of Northern Europe. Baltimore, Maryland: Penguin Books, 1964

DeVries, Jan. Altgermanische Religions Geschichte, II, Berlin, Walther de Gruyter, 1957.

———. Altnordisches Etymologisches Wiirterbuch, Leiden, E. J. Brill, 1962.

Eddukvæði: Sæmundar-Edda, ed. Guðni Jonsson. Akureyri: Islandingsasagnautgafan, 1954

Fleck, Jere. "The 'Knowledge Criterion' in the Grímnismál: The Case Against 'Shamanism' ", Arkiv för nordisk filologi, 86 (197I), 49-65.

———. “Óðinn's Self-sacrifice-A New Interpretation I: The Ritual Inversion”. Scandinavian Studies, 43, No. 2 (1971), 119-142.

———. “Óðinn's Self-Sacrifice-A New Interpretation II: The Ritual Landscape,” Scandinavian Studies, 43, No. 4 (1971), 385-413.

Grammaticus, Saxo. The Nine Books of Danish History, trans. Oliver Elton. London: Norroena Society, 1905.

Haugen, Einar. "The Mythical Structure of the Ancient Scandinavians: Some Thoughts on Reading Dumézil, To Honor Roman Jacobson: Essays on the Occasion of his Seventieth Birthday, (The Hague, Paris: Mouton, 1967).

Littleton, C. Scott. The New Comparative Mythology: An Anthropological Assesment of the Theories of Georges Dumézil. Berkeley: University of California Press, 1966.

Neumann, Erich. The Great Mother: An Analysis of the Archetype, trans. Ralph Manheim. Bollingen Series, No. 47, Second Edition, New York: Bollingen Foundation, 1965.

Neumann, Erich. The Origins and History of Consciousness, trans. R. F. C. Hull. Bollingen Series, No. 42, New York: Bollingen Foundation, 1954.

Philipson, Morris. An outline of Jungian Aesthetics. Chicago: Northwestern University Press, 1957.

The Poetic Edda, trans. Henry Adams Bellows. New York: The American Scandinavian Foundation, 1968.

The Prose Edda of Snorri Sturluson: Tales from Norse Mythology, trans. Jean I Young. Berkeley: University of California Press, 1966

Ström, Folke. "Diser, Nornor, Valkyrjor: Fruktbarhetskult och Sakralt Kungadome i Norden". Kungl Vitterhets Historie och Antikvitets Akademiens Handlingar: Filologisk-Filosofiska Serien Första Delen, Stockholm: Almqvist & Wiksell, 1958.

Turville-Petre, E. O. G. Myth and Religion of the North: The Religion of Ancient Scandinavia. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1964

Примечания